— Да перестанешь ли ты вставлять лишнее?!— вскричал он.

— Но как бы нас не подвело это “всегда”.

— Если это и подведет кого-либо, — сказал он, — то {B} не нас, а только тебя! Но отвечай: всегда ли ты познаешь одним и тем же?

— Всегда, — отвечал я, — если уж нужно исключить это “когда”.

— Значит, ты всегда познаешь одним и тем же. А познавая всегда, ты одно познаешь тем, чем познаешь, а другое — другим или все познаешь одним и тем же?

— Одним и тем же, — отвечал я, — познаю в целом все то, что я познаю.

— Вот-вот!— воскликнул он.— Опять такая же вставка!

— Ну, хорошо, — отозвался я, — я исключу “то, что я познаю”.

— Да не исключай ты ничего, — сказал он, — ведь {C} я ничего от тебя не требую! Но отвечай мне: можешь ли ты познавать “все в целом”, если не познаешь всего?

— Это было бы дивом!— возразил я. А он в ответ:

— Теперь можешь вставлять все, что хочешь: ведь ты признался, что знаешь все.

— Что ж, — говорю, — если “то, что я познаю” не имеет никакого значения, значит, я знаю все.

— Итак, ты признал, кроме того, что всегда познаешь одним и тем же то, что ты познаешь, — когда бы ты ни познавал и что бы тебе ни было угодно: ведь ты согласился, что всегда познаешь и вместе с тем — всё. Значит, {D} ясно, что и будучи ребенком ты все знал, и при рождении, и при зачатии, а также и раньше, чем ты явился на свет, раньше возникновения неба и земли ты знал все в целом, коль скоро ты всегда знал. И, клянусь Зевсом, — воскликнул он, — ты всегда будешь всё знать, если я того захочу!

— Так захоти этого, высокочтимый Евтидем, — попросил я, — коль скоро ты молвишь правду. Но я не вполне поверю в эту твою возможность, если только тебе не подсобит в этом присутствующий здесь Дионисодор, твой брат. В этом случае ты, быть может, и покажешься {E} на это способным. Скажите же мне оба, — продолжал я, — вот что (во всем прочем я не смогу с вами, людьми столь диковинной мудрости, спорить и утверждать, будто я не все знаю, в то время как вы говорите противное) : смогу ли я настаивать, Евтидем, будто я знаю, что достойные люди несправедливы? Скажи же, знаю я это или не знаю?

— Конечно, ты это знаешь, — отвечал он.

— Что именно я знаю?— спросил я.

— Что достойные люди не несправедливы.

— {297} Разумеется, я это давным-давно знаю. Но спрашиваю я не об этом, а о том, откуда я взял, что достойные люди — несправедливы?

— Ниоткуда, — ответствовал Дионисодор.

— Значит, я этого не знаю, — заключил я.

— Ты разрушаешь все рассуждение, — обратился Евтидем к Дионисодору.— Ведь окажется у нас, что он чего-то не знает, и выйдет, что он одновременно и знающий и незнающий.

Дионисодор покраснел.

— Но ты-то что при этом думаешь, Евтидем?— спросил я.— Не кажется ли тебе, что прав твой брат — он, всеведущий? {B}

— Ведь я — брат Евтидема, — живо подхватил Дионисодор.

А я на это:

— Брось это, милейший, пока Евтидем не покажет мне, что я знаю, будто достойные люди — несправедливы, и не мешай этому моему познанию.

— Ты увиливаешь, Сократ, — возразил Дионисодор, — и не желаешь отвечать.

— Естественно, — сказал я. — Ведь я слабее каждого из вас, так не могу я не бежать от вас обоих! Мне ведь {C} далеко до Геракла, а и он не был в силах сражаться с гидрой — настоящей софисткой, которая, когда снимали одну голову с ее рассуждения, выпускала вместо нее, пользуясь своей мудростью, много новых, — а также с неким раком, другим софистом, недавно приплывшим, как мне кажется, прямо из моря: поскольку этот рак досаждал ему своими речами и укусами слева [43], он позвал на помощь своего племянника Иолая, и тот ему крепко помог. Мой же Иолай [Патрокл] [44], если придет, только испортит дело.

— Отвечай же, — вставил тут Дионисодор, — раз уж {D} ты сам затянул эту песню: был ли Иолай больше Геракловым племянником, чем твоим?

— Да уж самое лучшее для меня, Дионисодор, — возразил я, — ответить тебе! Ты ведь не оставишь свои вопросы, — я почти в этом уверен, — и будешь сердиться и мне мешать, не желая, чтобы Евтидем научил меня той премудрости.

— Так отвечай же, — настаивал он.

— Итак, я отвечаю, что Иолай был племянником Геракла; моим же, как мне кажется, не был ни в коей мере. Ведь отцом его не был мой брат Патрокл, но был {E} Ификл, близкий ему по имени брат Геракла [45].

— А Патрокл [46], — спросил он, — твой брат?

— Разумеется, — отвечал я, — но по матери, не по отцу.

— Значит, он и брат тебе и не брат.

— Не со стороны отца, милейший, — отвечал я.— Его отцом был Хэредем, моим же — Софрониск [47].

— Отцом-то был, — говорит он, — и Софрониск и Хэредем?

— Конечно, — отвечаю, — Софрониск — моим, Хэредем — его.

— {298} Значит, — говорит он, — Хэредем отличается от отца?

— От моего, — отвечаю.

— Следовательно, он был отцом, отличным от отца? Или же ты подобен камню?48

— Боюсь, — отвечал я, — как бы по твоей милости я и в самом деле не показался камнем.