16. ВСТУПЛЕНИЕ ЛИРИЗМА
Далее, перед лицом героизма - воли к приключению - мы можем занять две
позиции: либо мы бросаемся вместе с героем навстречу страданию, ибо считаем,
что героическая жизнь имеет "смысл", либо мы слегка встряхиваем
действительность, и одного этого движения вполне довольно, чтобы уничтожить
любой героизм,- так прогоняют сон, толкнув спящего. Выше я назвал эти два
направления, в которых развивается наш интерес, прямым и опосредованным.
Следует подчеркнуть, что ядро действительности, к которому относятся
они оба, одно и то же. Следовательно, различие состоит в нашем субъективном
подходе к явлению. Таким образом, если эпос и роман различались по своему
предмету - прошлое и современная действительность,- то теперь следует
провести новое различие внутри темы современной действительности. Но это
деление основано уже не только на предмете, но берет начало в субъективной
стихии, иными словами, в нашем отношении к предмету.
Выше мы целиком и полностью абстрагировались от лиризма, который служит
столь же самостоятельным источником поэзии, как и эпос. Не будем особенно
углубляться в сущность явления и долго рассуждать на тему о том, что такое
лиризм. Всему свое время. Напомним только общеизвестную истину: лиризм -
эстетическая проекция общей тональности наших чувств. Эпос не может быть
радостным или грустным - это аполлоническое, равнодушное искусство, внешнее,
неуязвимое, сплошь состоящее из форм вечных объектов, не имеющих возраста.
С лиризмом в искусство вторгается подвижная и изменчивая субстанция.
Интимный мир человека изменялся в веках, вершины его сентиментальности иной
раз устремлялись к Рассвету, а иной - к Закату. Есть времена радостные и
времена печальные. Все зависит от того, представляется ли человеку оценка,
которую он себе дает, положительной или нет.
Я не вижу необходимости повторять сказанное в самом начале моего
небольшого трактата: независимо от того, служит ли содержанием прошлое или
настоящее, поэзия и все искусство рассматривают человеческое, и только его.
Если кто-то рисует пейзаж, в нем всегда следует видеть лишь сцену, где
появится человек. В таком случае нам остается сделать только один вывод: все
формы искусства берут начало в различных истолкованиях человека человеком.
Скажи мне, как ты воспринимаешь человека, и я скажу тебе, в чем твое
искусство.
И поскольку каждый литературный жанр есть до известного предела русло,
проложенное каким-то истолкованием человека, нет ничего удивительного в том,
что каждая эпоха предпочитает свои жанр. Вот почему подлинная литература
эпохи - общая исповедь сокровенных человеческих тайн своего времени.
Итак, вновь возвращаясь к понятию героизма, мы обнаруживаем, что иной
раз рассматриваем его непосредственно, а иной - опосредованно. В первом
случае наш взгляд превращает героя в эстетический объект, который мы
называем трагическим, во втором - в эстетический объект, который мы называем
комическим.
Бывали эпохи, которые почти не воспринимали трагическое, времена,
пронизанные юмором и комедией. Век девятнадцатый - буржуазный,
демократический и позитивистский,- как правило, видел во всем одну сплошную
комедию.
Соотношение, которое мы наметили между эпосом и романом, повторяется
здесь как соотношение между расположениями нашего духа к трагедии и комедии.