СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ МИРЫ
В жизни людей существует система более или менее замкнутых психологических миров, внутри которых человек живет, как правило, всю свою жизнь, в которых черпает основание для утверждения своей своеобычности,
своей самоценности. Социально-психологический мир рождается постепенно.
Сначала это круг семьи. Потом это круг знакомых семьи. Потом это подсознательный отбор близких знакомств. Уже в детском саду начинается подсознательный отбор, в котором участвуют индивидуальные признаки, тип информационного метаболизма, темперамент и прочее. Но в то же время в этом выборе гораздо большую роль играют культурологические признаки, то есть принадлежность к определенному социально-психологическому миру с определенной системой критериев, с определенным взглядом на человека и жизнь человеческую. На то, что возможно — невозможно, допустимо — недопустимо. Со своей иерархией ценностей, со своей системой реакций на поведение другого человека и так далее. Этот отбор подсознательно начинается с детства. Это как бы продолжение той темы, о которой мы говорили: вирус под названием Мы и Они. Только уже с точки зрения не внешней, а внутренней жизни самого субъекта. И что тут получается? Когда люди вступают в какое-либо взаимодействие между собой, каждый отстаивает свой мир, ибо покушение на этот мир воспринимается как покушение на самого человека, ибо так Я становится как Мы.
За редчайшим исключением, человек не покидает свой социальнопсихологический мир даже тогда, когда он не имеет никаких контактов с персональными представителями этого мира. Если мы изымем человека из его привычного окружения и поместим в ситуацию, в которой у него нет ни одного контакта с человеком того же социально-психологического мира, он адаптируется в поведении к этой ситуации, но не покинет внутренне свой мир. За редчайшим исключением. Почему? Что такое покинуть свой мир?
Покинуть свой мир — это отказаться от себя. Как мы знаем, отказ от себя,
в качестве осознанной цели, присутствует только в некоторых эзотерических традициях, относящихся к трансформационным. Ни традиции силы, ни традиции медитативные, ни традиции ситуационного управления такой задачи всерьез не ставят. Ибо понимают, тысячелетний опыт показывает, что более сложной задачи, чем покинуть себя, чем вылупиться из матки своего социально-психологического мира, перед человеком поставить невозможно.
Даже если вам удастся создать ему для этого мотивацию. Осуществить такой переход из одного мира в другой, не просто адаптироваться, не стать разведчиком в чужом мире, а реально перейти из одного мира в другой — это задача такой степени сложности, если рассматривать ее как практическую, а не теоретическую, что, честно говоря, лично я ничего более сложного в своей жизни не встречал. Вот почему мы говорим, что человек, ставший на путь в духовной традиции, с определенного момента перестает быть человеком на уровне бытового понимания того, что такое человек. Он действительно "нелюдь". Причем он это может и не осознавать.
Но он тут же начинает получать из своего окружения, если он остается среди людей, массу отрицательных сигналов, свидетельствующих о том, что он "мимо", что он не вписывается ни в один социально-психологический мир, который существует в норме. И если человек не осознает этого, то получается так, что, придя в традицию с мотивацией стать крепче,
сильнее, повысить уровень самореализации, он получает одни минусы. У него перестает получаться то, что получалось, собственно, само собой. Он начинает все больше и больше чувствовать свое одиночество,заброшенность,
неумелость, неприспособленность. Вот почему люди, которые заявляют, что они учатся непосредственно у космоса, находятся в гораздо более выигрышном положении, чем люди, которые действительно учатся, так как они сами бессознательно контролируют степень своего преображения, им не надо покидать свой социально-психологический мир, не надо покидать себя, а наоборот, Господь Бог спускается персонально к ним. Вот почему даже искренне верующие люди, принадлежащие к одной и той же религии,
настолько не похожи друг на друга, что даже начинаешь сомневаться, что они верующие, ибо верят они в рамках того, как понимается вера внутри их социально-психологического мира.
Нет ничего другого, к чему человек был бы столь прочно прикреплен,
как к своему социально-психологическому миру. Это не искусственное прикрепление, которое можно просто привести к негативному факту, — сказать, что это плохо. Это не плохо и не хорошо, это почва, на которой вырос человек, он связан с ней корнями, всем своим существом. Он сам есть этот мир. И когда мы говорим: "Познай себя как часть мира и мир — как часть себя", то, строго говоря, надо не космосом и вселенной заниматься и даже не биосферой или ноосферой. Надо заниматься познанием своего социально-психологического мира, мира, в котором ты реально живешь, мира, в котором ты реально закреплен. Если человек это не сделал — дальше все игра, театр. Потому что, не познав себя в этом качестве, ни о каком дальнейшем самопознании речи идти не может.
Что происходит в результате этой прикрепленности? Она рождает насилие. Анализируя почти двухлетний опыт работы нашего театра, мы столкнулись с неожиданным моментом. Театр, в идеале, должен состоять из творческих индивидуальностей. Людей самобытных, своеобычных, не похожих друг на друга, объединенных художественной идеей. А получилось так:
несмотря на то, что мы работали с огромной отдачей и произвели качественную продукцию, существовала во мне постоянная неудовлетворенность. Пока наконец не закончилась так называемая педагогическая часть нашей работы. Освободившись от позиции педагога, я вдруг понял, что я все время совершал насилие над актерами. Я пытался заставить их жить в моем мире. Театр очень сложное явление, потому что с одной стороны — это коллективное дело, а с другой стороны — каждый должен быть индивидуальностью. И я проявляю по отношению к ним насилие, и состоит оно в том, что я, не принимая их социально-психологический жизненный мир, потому что он мне не нравится, в силу своего положения ведущего режиссера, да еще и педагога, начинаю волей или неволей навязывать те позиции, которые принадлежат к моему миру, а поскольку я принадлежу к миру в общем-то эзотерическому, то получается просто издевательство над людьми. Ведь они от меня зависят. И производство у нас такое. Я к ним никакой рабочей претензии предъявить не могу, потому что они работают с полной отдачей, качеством, выкладываются, а я все время недоволен. Когда навязываются нормы одного социально-психологического мира людям,
принадлежащим к другим мирам, тогда и происходит насилие. Очень тонкое,
бессознательное насилие. Бывают явные формы: типа "наша вера самая лучшая". С дубинкой. Кто не в нашу веру, тех по голове надо бить и срочно спасать, потому что они заблуждаются. Но это еще хороший вариант,
потому что здесь хоть видно, чего человек хочет, какую дубинку он держит, можно тоже взять в руки дубинку и посражаться. Но самый страшный вариант, когда ни один, ни другой, ни третий — никто не понимает происхождения конфликта, и тогда начинается погром. Потому что идет неадекватная трактовка самого ощущения насилия. Ощущение-то возникает,
есть, конечно, мазохисты, конформисты-мазохисты, которым насилие над ними доставляет большое удовольствие, и они делают вид, что они все приняли, и ловят кайф на этом, но это же не означает, что они на самом деле перешли из одного мира в другой.
Представьте ситуацию: человек все время делает так: "Да, учитель,
да!" Но ничего не происходит. Всем видно, что это неискреннее. То есть получается театр. В дурном смысле этого слова. Адаптация к требованию,
от которого нельзя уклониться, но ничего здорового в этом нет. Хотя с точки зрения человека все это может быть совершенно искренне, если под искренностью понимать неосознанность: человек просто не осознает, что подчиняется насилию. Современные условия жизни все время людей перемешивают: на работе, в компании, в группе обучения собираются индивиды совершенно разные, из разных социально-психологических миров. И если у группы есть руководитель, то для него она сразу делится на тех, кто ему нравится больше, на тех, кто нравится меньше, и на тех, кто не нравится совсем. И если он не осознает, что это "нравится — не нравится" идет не от профессии, не от той ситуации, в которую люди пришли,заключив конвенцию о купле-продаже товара, будь то знания, умения, информация, то начинается насилие. А ведь в этой ситуации нельзя вмешиваться в то, как человек живет. Он не ученик, не послушник, не последователь, он пришел купить товар. Вы ему предложили товар, но вы не имеете права вмешиваться в его жизнь! Вы можете его агитировать — это право любого человека агитировать за свой мир, но вмешиваться — никогда. Люди, которые занимаются профессиями, связанными с практической психологией, должны,
обязаны помнить, что социально-психологический мир — это почва человека.
Это то, на чем он вырос, живет, то, чем он питается. И вам это необходимо чувствовать, чувствовать и видеть, чтобы избежать в своей профессиональной деятельности насилия в этом месте.
Только в одном случае человек может дать вам право вмешиваться в это место, если он стал на путь ученичества, если он заявил о своем желании перейти из своего социально-психологического мира в мир, скажем,
Школы. Только в этом случае, имея соответствующую квалификацию и знания о том, как это постепенно происходит, можно получить право вмешиваться в это. Больше я не знаю ситуаций, в которых такое право может быть дано.
Теперь рассмотрим еще одну распространенную ситуацию. Влюбленные…
Как же быть с мужьями и женами? Два человека полюбили друг друга и решили быть вместе, а они из разных социально-психологических миров.
Конечно, в первую очередь и они, и те психологи, к которым они могут обратиться за консультацией, не понимая, почему их любовь, так сказать,
не находит адекватного, радостного выражения в их жизни, кинутся — к чему? — к изучению индивидуальной совместимости, то есть подходят ли они по типологии, подходят ли по гороскопам, подходят ли они по темпераментам, то есть всякие вопросы индивидуальной совместимости.
Допустим, все это замечательно: и по гороскопам, и по соционике, и по всем психоэнергетическим данным все подходит. А все равно не получается. И оказывается, что адекватно объяснить ситуацию можно только поняв, что они из разных социально-психологических миров. И это колоссальная проблема: возможно ли преодолеть это отчуждение? Возможна ли совместная жизнь, верней, смогут ли они построить третий мир, стать родоначальниками нового социально-психологического мира, где они будут патриархами, прародителями, потому что простым совмещением не получится,
каждый из них должен выйти за пределы своего мира и построить из этого материала третий мир или найти этот новый общий мир. Иначе будет непрерывная борьба. Даже если один из них склонен подчиняться, а другой руководить, то есть для одного из них подчинение не вызывает напряжения,
а наоборот, разгружает психологически, борьба будет продолжаться. Это сродни попытке посадить в одну кадку тропическое растение с его землей и растение из средней полосы с его землей. Что будет — неизвестно. И почва другая, и микроорганизмы другие, и климатические условия другие, и все другое, а и там, и там береза, например. Я беру такую совсем хорошую пару, а если это пальма и ель?
Существует уникальная работа французского психолога, — к сожалению,
не помню его фамилии, — напечатанная в журнале "Америка", — он участвовал в экспедициях Тура Хейердала на плотах "Ра-I" и "Ра-II". Он изучал проблемы совместимости внутри экипажа и пришел к выводу, что в принципе, особенно в экстремальной ситуации ограниченного пространства,
в экстремальных условиях деятельности, практически преодолимы все различия — и расовые, и вероисповедания, и языковой барьер, и возрастной, кроме одного, который он считал абсолютно непреодолимым, он назвал это "культурный кругозор". Я думаю, что то содержание, которое он вложил в понятие культурного кругозора, относится к понятию социальнопсихологического мира.
Когда мы говорим "культурный кругозор", мы сразу думаем: ну, а что ж тут такого? Дайте человеку соответствующие возможности образоваться,
почитать, посмотреть, и он разовьется, культурные кругозоры совместятся.
Нет. Это, конечно, может быть, но социально-психологические миры несовместимы не потому, что они по-разному относятся к культуре. Возьмем абсолютно, так сказать, равных по культуре, в смысле образованности,
начитанности, людей, но из разных социально-психологических миров.
Неадекватную реакцию, с точки зрения друг друга, они будут выдавать в совершенно неожиданных местах. И будут возникать раздражение, возмущение: "Отчего ты вспыхнул на пустом месте?" — "Как на пустом месте?! Ты на святыню напал!" — "Какую святыню?" В его мире это святыня, а в мире другого человека это ничто. Кто прав? Оба. В этом нет сознательности.
Кто прав: русский, который говорит по-русски, или француз, который говорит по-французски? Они говорят на своем языке. На родном. Конечно,
можно выучить иностранный язык — это облегчит коммуникацию, но для того,
чтобы выучить язык другого социально-психологического мира, требуются неизмеримо большие усилия. Иногда просто немыслимый объем работы. Есть миры, которые ни в каком месте не пересекаются, хотя на первый взгляд очень похожи внешне, и в отсутствии понимания, знания, умения отрефлексировать эту составляющую человеческой целостности коренится одна из самых распространенных форм патологических отношений в обыденной жизни.
И, я думаю, в этом же факте коренится одна из самых сильных мотиваций духовного сообщества к поиску такого мира, в котором мы могли бы все укорениться как браться и сестры, не становясь одинаковыми, мира универсального по отношению ко всем остальным. Это, возможно, иллюзия,
возможно, что это вообще не может быть, потому что неизвестно,
соответствует ли это природе человека в целом. Но мотивация такая существует. И это не проблема третьего голоса как общего для участников диалога, а проблема жизненная. Это проблема, порождающая знаменитый принцип человеческих отношений: "Мухи — отдельно, котлеты — отдельно!"
Принцип, необходимый для того, чтобы вести совместную деятельность с людьми, принадлежащими к различным социально-психологическим мирам. И в то же время- это препятствие в стремлении человека к целостности, я уже не говорю — к тотальности. Ибо разделенность позволяет осуществлять совместную деятельность, и это плюс. Но та же разделенность не позволяет интегрировать свою субъективную реальность вне своего социальнопсихологического мира, и это минус. Минус с точки зрения этой цели, если ставить перед собой такую задачу — достигнуть целостности, интегрированности. Это колоссальная проблема. И вы наверняка все о ней читали в духовных текстах, но проходили мимо. Она колоссальна, потому что это живая ткань человеческой жизни. Это не выдумка, не социальная конвенция,
не договор, не социальная роль, не защитный механизм личности, — это сама личность. Ибо это почва, это воздух, это пища, это матка, лоно материнское. Вылупившись из этого лона, выйдя из него и перерезав пуповину, человек перестает быть человеком в бытовом смысле этого слова,
в обыденном смысле. Он становится "нелюдью". И он обречен. С этого момента назад дороги нет. Он не сможет, если и захочет, это спрятать, ни один человек в мире не может спрятать мир, в котором он живет, в котором он укоренен. Это даже больше, чем попытаться спрятать самого себя.
Потому что это и есть ты, это твоя неотъемлемая часть. И только в силу неизвестных, таинственных влияний, у некоторых людей возникает мотивация покинуть этот мир. Не зря большинство людей, ставших на путь ученичества, примерно к третьему году говорят: "Если бы я знал, что это так тяжело, то ни за что бы не начинал". А большинство после третьего года уходят. Некоторые уходят с благодарностью, некоторые по принципу затоптать, дискредитировать предыдущего лидера, но уходят потому, что они начинают чувствовать, что еще несколько шагов — и захлопнется дверь,
назад дороги не будет. Эта дорога без возврата. Человек, покинувший социально-психологический мир свой, — это человек, покинувший самого себя,
в обыденном смысле этого слова. Это не принцип движения по социальным слоям общества, когда человек из низов пробился в верхи, из колхозников в артисты, из чернорабочих в ученые, по принципу вертикальной лестницы
(на самом деле она не вертикальная).
У меня в молодости была знакомая, хорошо знакомая, семья министра.
Я часто бывал у них в доме. Да, он был министр, по тем временам в нашей жесткой административной системе это серьезная должность. Но он был из детдома. И жена у него детдомовка. И он так и остался детдомовцем, до конца своих дней. Он свой социально-психологический мир не покидал, хотя в смысле социального движения, конечно, произошла колоссальная перемена.
Но он остался самим собой. Он научился играть эту роль, но как человек не покинул свою почву. Замечательно себя чувствовал, не испытывал никаких проблем, потому что сумел воспользоваться своей административной властью для того, чтобы все подстраивались под его мир, происходило неосознанное насилие. Незаметное этакое насилие, потому что какой-нибудь рафинированный интеллигент, из интеллигентной семьи третьего поколения,
со всеми своими правилами поведения, приходил на прием изысканный, а там
— по-простому, по-народному. И вынужден был пристраиваться к этому, с его, представьте, замечательными "народными" словами.
Одно дело профессиональная зависимость, или социальная, или функциональная, от человека, а другое дело, когда это затрагивает человеческую зависимость, когда я вынужден быть не самим собой, играть в твою игру, в игру твоего социально-психологического мира, в котором вот это — ценно, а в моем оказывается — ничто. Зато в моем мире вот это — ценно, а в твоем — ничто. Это не сводится к простому анализу ценностных структур людей, потому что ценностная структура только скелет, а свой социально-психологический мир — это плоть, это дыхание, он пропитывает мельчайшие детали поведения, думания, мечтания. Как только человек становится спонтанным (а спонтанность — это единственное живое состояние человеческого существа, то есть момент полной самореализации), он тут же обнажает весь свой социально-психологический мир. Покинуть свой социально-психологический мир почти невозможно. И человек счастлив,
естественен, спонтанен только внутри этого социально-психологического мира. Или в той ситуации, когда его социально-психологический мир принимается как данность. Это и есть принять человека таким, каков он есть. И это тоже невероятно трудная вещь. А все потому, что как принять всего человека в свой социально-психологический мир, каким местом? Можно еще ситуационно принять, на какое-то короткое время. Я в силу своей устремленности к путешествиям по социально-психологическим мирам четыре часа провел на "малине", случайно попал в такую ситуацию у профессиональных воров. Ну, четыре часа я там мог выдержать, войти в этот образ, выяснить, что там тоже есть своя порядочность, своя честь,
своя искренность, своя доброта и так далее. Там они меня пожалели, там — в долю пригласили. Или с бомжами, с профессиональными бродягами, тоже — два-три часа. Два года со спортсменами я прожил в ситуации полного погружения. И так далее, и тому подобное. Но у меня есть познавательная мотивация; пока она не исчерпана, пока я узнаю что-то новое об этом новом для себя мире, я могу терпеть, если у меня есть отдушина, а если ее нет? И эта проблема, я считаю, гораздо более фундаментальная, чем все те проблемы межличностных взаимодействий, которые описаны в соционике, в трансактном анализе, в психологии малых групп.
Это все функциональные слои, это не глубинные слои человеческих взаимодействий, а вот принадлежность человека к социальнопсихологическому миру, степень совместимости двух или более социальнопсихологических миров — это глубинная проблема человеческих отношений.
Это проблема, которая решена пока только одним способом — способом "мухи отдельно, котлеты отдельно", способом жертвы, где в жертву приносится то, что как бы для всех является самым первостепенным — целостность человека. Получается, что целостность человека реализуется только внутри его социально-психологического мира. Тогда мы понимаем, что вся эта сословная или цеховая организация в прошлом имела вполне позитивное психологическое содержание. Дворяне везде дворяне. Помните допрос в спектакле "Декабристы"? Там же все на "ты". С царем-батюшкой, который вел допрос, на "ты", потому что они все дворяне. По этой же причине они
"закладывали" своих товарищей, потому что они не понимали, что они делают. Потому что они принимали нормальный и естественный для них, в их мире, способ поведения равного с равным. Купцы бы-ли купцами, заводчики
— заводчиками, чиновники — чиновниками. И не пускались в путешествия по другим социально-психологическим мирам по той простой причине, что ощущали безвыходность. И даже идеал вертикального продвижения существовал только для отдельных пассионарных натур, а укоренялись, как правило, их дети, а чаще всего их внуки, третье поколение. Мы же с вами принадлежим, в формальном смысле, к такой абстракции, как "советские люди". Что это такое — никто не знает. Никакого глубинного социальнопсихологического содержания это понятие не имеет. Мы даже просто сориентироваться не можем, где же мои одноплеменники, где те люди,
которые из одного со мной мира, мы даже не знаем, каким способом их найти. Кто там со мной из одного карасса? А ведь именно среди таких людей мы могли бы сами наиболее полно ощущать себя, и они с нами, и мы с ними, то есть это была бы действительно замечательная ситуация, если бы не ставить себе целью выйти за пределы этой обусловленности. Это не просто обусловленность, еще раз повторяю, это почва, воздух, жизнь, это существо. Это не привнесенное извне, это неотъемлемая часть, сущностная часть. Поэтому обучение технике диалога — это одна из наиболее прогрессивных форм взаимодействия с людьми из разных социально-психологических миров. С минимальным ущербом для целостности каждого, когда получается почва взаимно-познавательная. Мне интересно, как вы там живете, а тебе интересно, как мы тут живем. И мы можем жить, не покушаясь на социально-психологический мир друг друга, работать,
взаимодействовать совместно, на познавательном интересе. Эта ситуация может позволить возникнуть взаимодействию без насилия. Когда есть знание о том, что это существует, и есть интерес к этому моменту, не оценочный интерес: хуже — лучше, выше — ниже, — а интерес непосредственный. Что и так бывает, и так, и так. С помощью этого интереса может открыться многообразие форм живой ткани жизни. Жизнь человеческая не есть нечто одинаковое для всех, эта ткань содержит в себе совершенно разные, удивительно разные моменты. И вот тогда, если мы будем делать усилие в эту сторону, мы сможем понять, почему буддийский мастер пошел в лес, где ему должны были отрубить голову. И тогда мы сможем понять, почему убийца,
убивший сознательно двадцать девять человек, впоследствии стал буддийским мастером. И тогда мы можем понять, почему проститутка Мария Магдалина стала святой. Опираясь на это знание. На знание о разнообразии социально-психологических миров, на знание о том, что социально-психологический мир есть неотъемлемая часть личности, сущностная часть, мы сможем понять эти парадоксы духовного взгляда на мир, на людей, на человеческие отношения. И, может быть, ощутить вкус такого социальнопсихологического мира, в котором эти противоречия не уничтожают индивидуальности, не существуют антагонистически — тот мир Бога или мир Любви, в котором две вещи — одна вещь, в то же время оставаясь двумя вещами. Это знаменитый факт мира Любви. Но жить так практически очень трудно, это требует очень большого внимания, осознавания и неподдельного интереса к другим способам жизни. И признания права на существование любого способа жизни. Это не значит, что если я понял законы твоей жизни, то обязательно с ними согласился. Но признать право на существование любого образа жизни — это реальный путь к реализации заповеди Христовой "возлюби ближнего своего как самого себя". Или "возлюби врага своего". Такая таинственная заповедь. Только признав право на существование совершенно различных социально-психологических миров как живой ткани жизни, мы можем приблизиться к этому. Или путем рациональным, или путем переживания. К истинному смыслу заповеди
"возлюби врага своего".
И поскольку вы профессионально или полупрофессионально занимаетесь практической конструктивной психологией, то я думаю, что вам надо напоминать себе о социально-психологических мирах и начать смотреть на людей и на человеческую жизнь с этой позиции. Начать замечать, научиться видеть эти социально-психологические миры, научиться признавать их право на существование. Научиться с ними вступать в диалог, даже если они очень непохожи на вас. В работе практического психолога и в любой другой работе с людьми это, может быть, самое главное. Выйти же из своего социально-психологического мира — это покинуть самого себя. А не только свою личность. Самого себя как такового. То есть трансформироваться полностью. От осознаваемых до принципиально не осознаваемых уровней,
таковые в человеке тоже имеются, ибо он живой. А живое, как известно,
потому живое, что содержит внутри себя тайну, которая не предназначена ни для понимания, ни для осознавания, а только для хранения.
— Как очертить границы социально-психологического мира? Миллионы людей. У каждого свой социально-психологический мир, — как очертить границы в таком случае?
И.Н. — Нет, этих миров гораздо меньше, чем вообще людей. Они очерчиваются очень просто: как только вы попадаете в другой, чужой социально-психологический мир, так вы тут же начинаете понимать границы своего. Вот, например, мир бомжей-профессионалов. Они покинули тот мир,
в котором родились, а некоторые родились прямо в этом мире. Я разговаривал с бомжем, который до этого был совершенно в другом социально-психологическом мире. Он человек с высшим образованием, инженер, был главным механиком предприятия, потом спился, разрушился, стал алкоголиком. Разрушился полностью. Его бросили все, в том числе и ближние. Он должен был погибнуть. Но волею судеб он попал в мир бомжейпрофессионалов. И там прижился. Стал личностью, своеобразной, но личностью. Со всеми признаками личности, со всеми признаками целостного человека. Это очень своеобразный мир. Меня в нем покорило совершенно иное восприятие территории. Они территорию бывшего Советского Союза воспринимали как одну большую квартиру. И передвигались в ней совершенно свободно, и четко знали, когда куда лучше передвинуться. У них своя психология, своя система ценностей, свои непосредственные реакции. Речь идет не о социальном мире, мире социального положения, это совсем другое. Это необходимо четко развести в сознании.
В социальном обществе есть слои. Скажем, номенклатура — это особый слой. В театральном мире если попал режиссером в республиканский театр — ты будешь в этом слое всю жизнь, как правило, если перемещаться, то только из одного республиканского театра в другой. Попал ты в областные
— всю жизнь будешь по областным. Я как режиссер это очень хорошо знаю.
Попал в городские, и чтобы переместиться, скажем, из круга городских театров в круг областных, нужно пожертвовать тем положением, которое ты имеешь в городском театре. Это совсем другое. Это не социальнопсихологический мир, это социальный слой. А мы говорим о том, в чем человек живет психологически и, в большинстве случаев, просто не осознает.
Как правило, человек всегда уверен, что так или почти так, как он, живут все. И любое резкое отклонение от этого — уже ненормальность. Нам хочется принадлежать к как можно большему Мы. Поэтому нам хочется, чтоб все жили как мы. Или хотя бы похоже. И подсознательно мы уверены в том,
что пусть одни менее, а другие более благополучно, материально,
морально, но в принципе все одинаково любят, ненавидят, ссорятся, лгут и так далее. Но в том-то и дело, что нет. Лгут все по-разному. В зависимости от того, к какому социально-психологическому миру принадлежат.
И правду говорят по-разному. И любят по-разному. И обманывают поразному. И дружат по-разному. Но везде все есть — и дружба, и доброта, и кодекс чести есть в любом социально-психологическом мире, но они иногда совсем не похожи друг на друга.
Вот конкретная ситуация. Я в совершенно чужом городе Сальске, занесенный туда сложными обстоятельствами своей жизни, ничего не зная,
весь день бегал по делам. Вечером зашел в ресторан, напротив гостиницы.
Я не знал, а весь город знал, что там "малина". Никто туда не ходит. Я попал на ту "малину". Хорошо, что я актер и у меня оказался нужный запас знаний. Я правильно себя стал вести, и в результате меня приняли за своего, за вора, который случайно в силу неприятностей попал в эту дыру,
в провинцию, откуда-то из какого-то крупного города. Просто я говорил правду. "Ты кто?" Я сказал: "Режиссер". — "Ну такая кликуха, да?" Ну такая вот. Выдержал. Там есть такая проверка у них в этом социально-психологическом мире — на испуг. Я про нее знал, я ее выдержал. И дальше они все трактовали сами. Как только они определили "свой" — все. Я говорить могу что угодно, они все равно будут переводить на свой язык. И вот в этом Сальске мы сидим, пьем водку, а они мне рассказывают, как плохо тут, куда ты, говорят, приехал, что ты тут делаешь? Я говорю: "Я ищу работу". — "Тут работы нет!" — отвечают они. Я говорю: "Ну вот, не повезло, ну ладно, завтра как-нибудь буду выбираться…" — "Ну, вообще мы одну тут кассу нашли… Ты хороший парень, ты мне понравился, — говорит, значит, шеф,- ладно, берем тебя в долю. Ну что ж ты будешь пропадать". Вы знаете, что это такое для них было? Это все равно, что если б вы, имея в кармане тысячу рублей, взяли и отдали мне сотню.
Просто так. Даже не сотню, больше. Взять в долю. Это ли не благородство,
это ли не взаимопомощь, это ли не забота о человеке, это ли не доброта?
Еще какая! С трудом я заставил их взять от меня десять рублей в общий котел, хоть я выпил и съел там на тридцать. Понимаете? Но это внутри этого мира! А если мы снаружи туда посмотрим — это что? Я пришел в гостиницу, говорю: "Мужики, спасайте, я вот тут зашел в ресторан…" Все говорят: "Как ты оттуда живой ушел?" Я говорю: "Будите меня на первый автобус". И упал. Они меня разбудили, и я первым автобусом в пять утра — побыстрей! Вы представляете, я б не пришел на "дело". Легавый, значит. А легавому один путь. В каждом мире свои законы. Что можно, чего нельзя,
что принято, что не принято. Попробуйте исследовать с этой точки зрения такое понятие, как разврат. Замечательное, кстати, понятие. И выяснится,
что, оказывается, все может быть развратом, все может не быть развратом.
В зависимости от того, в каком социально-психологическом мире это слово произносится. Вот из моего набора двадцати-тридцати социально-психологических миров, которые я более или менее подробно практически изучил, я не знаю ни одного действия, описанного в литературе, которое не было бы отнесено к разврату в одних мирах и не отнесено к нему в других мирах. И так со всем. Есть социально-психологические миры, в которых понятие дружбы имеет такое конкретное содержание, что в моем мире это просто мордобой. Есть более близкие и более удаленные, причем эти социальнопсихологические миры совсем не обязательно находятся в одной социальной плоскости, то есть плоскости социального положения человека. Туда могут входить и люди "верхов" общества, и "низов". Есть такие миры, где спокойно совмещаются совершенно разные социальные пласты общества. Но социально-психологически это один мир, и этот мир определяет в человеке так много, что невозможно отделить человека от этого мира.
В нашей жизни гораздо больше типического, чем мы все предполагаем,
хоть это как-то и обижает нас. Как говорил Гурджиев: "Мы все, ребята,
действительно разные, но совсем в другом месте". Совсем в другом. И найти в себе место истинной уникальности, с одной стороны, невероятно трудно, а с другой стороны — а надо ли? Смею вас уверить, что, обнаружив свою уникальность, вы особой радости не испытаете, потому что как только вы обнаружите свою уникальность, вы увеличите чувство своего одиночества. Потому что в этом месте, где ваша уникальность, вы действительно один. Вы будете всю жизнь искать еще одного такого! С такой же уникальностью. Потому что нет большего наказания для человека, чем изоляция. А изоляция- это ведь не обязательно физическая, она может быть и психологической, и познавательной. Представляете ученых, у них такие бывают ситуации, вот его могут понять только три человека в мире. Один живет в Новой Зеландии, один в России, третий в США, а он где-нибудь в Кембридже. Только они четверо могут друг друга понять в этом мире, и больше никто.Представляете, какую ценность для них имеют их контакты?
Так же, как, скажем, люди на работе, как мы говорим, люди, профессионально живущие в мире духовного сообщества и делающие эту работу профессионально. Когда мы встречаемся, вы не представляете, какое это счастье!
Все равно, к каким традициям принадлежим. Просто можно пообщаться с человеком, нас же мало. Так что вы подумайте, прежде чем открывать свою уникальность: а стоит ли самому узнавать про свою собственную уникальность? Но это еще все равно не дает гарантии, что вам кто-нибудь об этом не сообщит. Нечаянно или специально. Мы же все время в двойственности: когда мы, с одной стороны, хотим выявить свою уникальность, обнаружить свою неповторимость, а с другой стороны- не дай Бог! И даже выявить свой социально-психологический мир, каков он реально, а вдруг реально никого из этого мира не окажется? Не зря же говорят, что ничто человек так не хочет знать, как самого себя, и ничто человек так не боится узнать, как самого себя. Это инстинктивная защита.
Знать самого себя, обнаруживать свою уникальность — значит увеличивать чувство одиночества.
— Чем обусловлена эта защита?
И.Н. — Самосохранением.
— Так чем она обнаруживается?
И.Н. — Социумом. Человек сделан из людей. Одинокие потомства не оставляли, как правило.
— Без социальной целостности можно покинуть свой социально-психологический мир?
И.Н. — Покинуть можно только то, что имеешь. Если вы не знаете своего социально-психологического мира, то как покинете? Если нет денег, то очень легко говорить, что они не нужны, но если они у тебя есть, это уже немножко другая ситуация. Что значит: у меня есть мой мир? Это значит, я не бессознательно в нем пребываю, а осознал, откуда я. Где мои корни,
почва, воздух.
— А как сделать это осознание?
И.Н. — С одной стороны, самый прямой путь — это путешествие по разным социально-психологическим мирам, там постепенно узнаешь, откуда ты сам. А с другой стороны, по мере накопления знаний, можно путем саморефлексии сделать это, но для такого способа требуется большое мужество, потому что ты можешь оказаться совсем не оттуда, откуда хотелось бы быть. Ситуация все та же. Человек хочет знать правду о себе и одновременно не хочет знать правду о себе. Иначе все психологи были бы гениальными психологами, однако гениальных психологов единицы в истории психологической науки. Потому что нужно беззаветное мужество, чтобы в психологии стремиться к истине. Ибо, что-то узнавая о людях, ты тут же это же узнаешь о себе.
— Значит, в человеке что-то хочет узнать и что-то не хочет. Это же не одно и то же — то, что хочет и не хочет?
И.Н. — Знаете, есть старинное выражение: "То, что в нас ищет, и есть то, что мы ищем". Это томление духа. У меня есть замечательный друг. Он время от времени исчезает, а потом приходит и говорит: "Ну вот я тут за это время два раза решил — все, никакой духовности… вообще надо делом заниматься, деньги зарабатывать, нормально жить, как люди живут, но, — говорит, — вот какое-то томление духа, вот опять я к тебе пришел,
понимаешь!" Он замечательный человек в том, что он видит это. Он видит и то, и другое: и то, что в нем не хочет, и то, что в нем хочет. Он не прячется от этой борьбы в себе самом и не списывает ее на внешние обстоятельства. Он уже видит, что это внутри него самого. И это очень важно.
— Что хочет и что не хочет?
И.Н. — Что хочет взрослеть? Что хочет быть вечным ребенком? Почему мы так тоскуем о своем детстве? Потому что все бесплатно. Вся любовь — бесплатно. Нам все давали, а мы ни за что не отвечали. А теперь представьте себе, что вы вылупились из этого, остались один на один с миром. Книжка как называется? "Наедине с миром". Это же за все отвечать надо. И никакого "мы". У меня трое знакомых, которые это проделали.
Стоим мы однажды на балконе с таким знакомым, курим. Говорим: "Вот мы с тобой по двадцать с лишним лет учились, работали, добились, чего хотели,
и к чему мы пришли?" Мы почти одновременно произносим одну и ту же фразу, одними и теми же словами: "Странное это занятие — жизнь". Вот к чему мы пришли. И это действительно гораздо тяжелее, чем то, что было.
Пока идешь, все понятно — вон цель, вот я, вот дорога. Я иду. А вот когда доходишь, когда цели реализованы, когда никакой другой цели придумать невозможно, потому что, чтобы придумать цель, надо иметь определенную долю иллюзии, тогда остается это странное занятие — жить.
Последним напутственным словом моего Мастера было: "Жить надо!"- и это самое сложное. Потому что автоматически ничего не срабатывает, кроме биологических потребностей тела. И то их в принципе можно подавить.
Когда знаешь, что в любой момент можно включить программу на саморазрушение, и так, совершенно естественно, умрешь. Естественно для всех, кроме себя. И это в твоей власти. И это очень хорошо стимулирует.
Но это другая жизнь. Никогда не ленюсь объяснять: это не лучше и не хуже, не выше и не ниже, это другой способ быть в мире. Это быть в мире одному. Не в смысле без людей в скиту, в пещере, а в смысле один на один. Я все три раза совершил этот процесс рождения. Все, что было в теории, осуществил на практике. И знаете, те, кто давно со мной общается, стали замечать, что я постепенно отказывался от агитации за эту жизнь; пока я шел, вся информация подавалась с оттенком агитации, а теперь перехожу к оттенку предупреждения. А стоит ли, ребята? Подумайте.
Когда закончил путь, у меня во всех моих интонациях больше предупреждения, хотя я сам ни о чем не жалею. Но только сейчас, когда прошли эти годы, я начинаю видеть то, что видно после того, как путь кончается. Я говорю с позиции окончившего путь. И с этого места все приобретает совсем иной вид. Я знаю много людей, которые делают все,
чтобы не дойти. Все откладывают в следующую жизнь, в следующее воплощение, или подсознательно нарушают что-нибудь, чтобы не дойти, потому что это ведь заслуга не моя, что я дошел, это просто стечение внутренних и внешних обстоятельств, что у меня была такая устремленность, что исследовательский рефлекс у меня доминирует над ориентировочным. Это я такой родился, мозги у меня так в этом месте. Но я дошел. И, наверное,
поэтому я говорю теперь совсем по-другому.
— У кого была радость, когда распяли Христа по воле Отца его?
— У иудейского народа?
И.Н. — У Отца его был праздник, что его сын сумел. Вы помните, как он молился: "Да минет меня чаша сия, но пусть будет так, как ты хочешь,
а не так, как я хочу!" При чем тут иудейский народ? Господа верующие,
Бог этого хотел! Бог-Отец! И сын ушел это принять и выполнить. У Отца был праздник, и он до сих пор продолжается. Вы в Софийский собор зайдите и посмотрите на первоначальные росписи, там, где они расчищены. И посмотрите, как постепенно из праздника сделали тоску, печаль, страдание. Помните, почему князь Владимир выбрал православие? Как самое веселое, самое красивое, потому что праздник!
У кого был праздник, когда Будда покинул свое тело? У Ананды и всех учеников Будды, потому что в последние дни самый верный наконец просветлел. И у Будды так же, потому что наконец-то мог уйти.
Но если смерть может быть праздником, то что говорить о жизни? Не есть ли самая большая патология нашей повседневной жизни эта псевдоповседневность, лишившая нас самого главного, ради чего мы на свет появились: радости быть? Кому мы это оставили? Кто у нас это забрал?
"Cogito, ergo sum". Мыслю, следовательно, могу не существовать, вообщето надо так говорить. Кто забрал мои переживания? Кто забрал жизненный тонус? Кто забрал радость быть? Аноним под названием "наша цивилизация".
Аноним под названием "обстоятельства". Ну, так если аноним забрал, почему бы нам не забрать это назад? Хозяина-то все равно нет. Ни советская власть, ни какая-нибудь другая власть, ни нищета, ни богатство, ни знания, ни отсутствие их — ничто и никто не может помешать человеку Быть. И радоваться этой жизни. Это не означает, что у вас все будет прекрасно, это не означает, что вы не будете страдать, мучиться,
печалиться, — будете. Но это означает, что все это здание под названием
"жизнь" будет иметь фундамент под названием "радость бытия". А так ведь фундамента нет. Иногда спрашивают: "Что такое жизнь?" Опыт диалога?
Другие шутят: "Способ существования белка в дерьме". Нестационарная, открытая, саморазвивающаяся система.
Замечательное поколение психологов, философов, прошедших ужасы двадцатого века: Фромм, Франкл, Маслоу, которые сказали еще раз человечеству известную, но великолепную сентенцию: "Смысл жизни — в жизни". В ней самой есть смысл. Она самая есть смысл свой. Слово о Слове, обращенное к Слову. И если это утеряно, тогда никаких других смыслов нет. Тогда жизнь — это драка. Побоище. За урожай, за место под солнцем, за карьеру, за власть, за знание.
Есть прекрасная книжка африканского писателя. Там показано, как целители начали превращаться в соревнователей и уничтожать целителей.
Очень хорошая модель нашей сегодняшней жизни: всеобщее соревнование. Все люди делятся на победителей, побежденных и на тех, кто судит. Помните, я всегда говорил, много лет говорил: "Подумайте! Почему в шахматы играет много людей, а чемпион мира всегда один?" Не то в прошлом, не то в позапрошлом году, наконец, сам же и ответил на этот вопрос — не дождался. Потому что это символ нашей с вами псевдожизни — соревнование!
И победитель должен быть один. Ему поставят памятник при жизни. А мы будем делать под него жизнь. Делать жизнь с кого? С себя. Мы заговорили о празднике, и легкая грусть посетила меня. Потому что и сам ловился в эту ловушку серьезности, псевдосерьезности. Потому что и я дитя этой цивилизации, был им, и если бы не Школа, то так бы и думал, что главное — быть умным. И много знать. И продался бы за знание, как продавались на моих глазах замечательные люди. Просто продавались.
Если есть дьявол, то это знание. Люди за знание продают любовь,
дружбу, идеалы, честность, порядочность, душу свою продают. Умертвляют ее. Все отдают. А от любви уже никто не умирает. От страсти уже никто не сходит с ума.
Вы в сумасшедшем доме были? Я туда много лет хожу: у меня брат болен. Я слушаю, о чем они беседуют, чем живут: о любви ни слова, о страсти ни слова, о восторгах ни слова. О знании, о власти, потому что власть — это тоже символ знания. Запомните это, если удастся: в нашем с вами мире самый большой дьявол — это знание. Я не призываю вас к невежеству. Я призываю вас к тому, к чему призывал Микола из Кузы. Или,
по-нашему, Николай Кузанский: к ученому незнанию. К тому, к чему призывал Сократ. А ведь они жили тогда, когда мир переживаний еще имел равноправную с миром знания ценность. Какой праздник в психологически пустом мире знаний? Объясните мне, в пустой как пустота пустоте! Высшее знание во всех серьезных духовных традициях — это пустая комната с зеркальными стенами. Это символ высшего, абсолютного знания.
Я же ничего не знаю, я просто умею сделать пустую комнату. И поэтому в любой момент времени я знаю все, что нужно для данного момента времени. И все же не могу сказать: "Я знаю" в том смысле, в котором мы привыкли. Я люблю читать, пережевывать информацию, я люблю познание, но принцип, символ высшего знания, абсолютного знания — пустота. Мир знания психологически пуст. Попробуйте туда залезть и побыть там. Пробовали? Я пробовал. Мы все хотим праздника, мы говорим, что мы его хотим. Мы по нему соскучились, но во-первых — некогда. В замечательной книге Фромма
"Бегущие от свободы" описано, как с помощью лютеранской, протестантской вариаций католичества в человека вколачивают неуемную жажду работать. В средневековье, во время так называемого мракобесия, знаете сколько было праздников? Причем таких, в которых участвовали все. Не менее одного в месяц. Там еще помнили. А у нас с вами или у тех же американцев? Два в год таких праздника. Но можно на стадион, правда, сходить, кого-нибудь бутылкой по голове ударить.
Мы говорим — агрессия неконтролируемая, немотивированная. Конечно.
Если уже с такого возраста, когда он еще малыш, а его уже учат,
дрессируют не эмоционировать. Детям не даем посмеяться, поплакать,
побузить. Из детей же роботов начинаем делать. Идешь по улице — видишь,
клопуля такой, а уже робот. Жуть берет. Мороз по коже. Зомби! Вот они,
зомби. Мы сами зомби. Никакое КГБ, никакая Интеллидженс Сервис не сделает того, что мы сами с собой сделаем.
Так что праздник, конечно, прекрасно, но страшно с непривычки. Вот разве что "принять", тогда можно, а без этого? Не получается. А этого же каждый раз надо все больше и больше! Мастер научил нас пережиганию.
Минимум пятьдесят процентов тех, кто этому учились, просто пьют.
Двадцать пять процентов стали трезвенниками. Двадцать пять процентов чему-то научились. И дальше других этому учат.. С тем же результатом.
Иногда хуже.
Так что нам без знаний никак нельзя. Но знания должны быть ориентированы практически. Они должны иметь объем. Иначе будет как у Рамачараки про медитацию. Сел медитировать у себя в комнате. Так он же описывает какую медитацию: на свежем воздухе, под руководством опытного наставника. Поэтому медитация эта у нас не выходит. Что делать? Кругом радиоволны, не говоря о радиации, химизации, эмансипации. Голова забита информацией, совершенно непонятно зачем. "Я не знаю, зачем и кому это нужно…" Вот и начинаются "глюки", неконтролируемый прорыв материала подсознания в сознание. Так что спонтанность, конечно, дело хорошее, но кушать надо. Мы и есть тоже не умеем. Поэтому энергии совсем нет. Праздник, спонтанность требуют огромного количества свободной эмоциональной энергии.
Еще древние говорили: "Богатства и изобилия, служащих пищей и удобрением для духовного роста, не следует избегать". "Океан удовольствия для мудрого". Нужно помнить, что переживание праздника — это благородная трата энергии. Чем больше вы вкладываете, тем больше получаете. В мире переживаний этот закон действует на сто процентов.