Абрам Елов был одним из замечательнейших людей, с которыми меня свела судьба в молодости и которые вольно или невольно оказали огромное влияние на становление моей личности.

Впервые я встретился с ним, когда, потеряв вся­кую надежду узнать у современников ответы на воп­росы, которые лишали меня душевного покоя, я возвратился из Эчмиадзина в Тифлис и с головой погрузился в изучение античной литературы. Тиф­лис привлекал меня тем, что здесь можно было без труда раздобыть любую книгу на любом языке, и особенно на армянском, грузинском и арабском.

Прибыв в Тифлис, я поселился в районе, назы­ваемом Дидубай-Базар, на одной из улиц, располо­женных вдоль западной стороны Александрийс­ких садов, где находилось огромное количество всевозможных магазинов. Лавки тифлисских бу­кинистов располагались там же, напротив капи­тальных книжных магазинов. Мелкие торговцы, книгоноши, раскладывали свои книги прямо на земле, особенно в ярмарочные дни. Среди этих торговцев книгами был один юный айсор, кото­рый покупал, продавал и брал на комиссию любые книги. Его звали Абрам Елов, самый ловкий мо­шенник из всех, кого я знал, и несмотря на это мой лучший друг. Он служил для меня ходячим справочником, так как знал бесчисленное количество названий книг на разных языках, фамилии их ав­торов, дату и место публикации, а также то, где их можно купить. Сначала я только покупал у него книги, а впоследствии, прочитав какую-нибудь книгу, я менял ее у него на другую, интересующую меня, так как он мог раздобыть абсолютно любое издание. Вскоре мы стали близкими друзьями. В это время Абрам Елов готовился к поступлению в кадетский корпус и почти все свое свободное вре­мя проводил в зубрежке. Однако будучи увлечен философией, он выкраивал минутку для чтения книг по этому предмету. Из-за увлечения филосо­фией и завязалась наша дружба. Мы часто встреча­лись по вечерам в Александрийских садах и бесе­довали на философские темы, а также часто вместе рылись в грудах старых изданий, и я даже стал ему помогать стоять за прилавком в базарные дни.

Наша дружба особенно усилилась после одно­го забавного случая. В базарные дни возле лавки Абрама Елова устанавливал свою палатку некий грек, который торговал разными вещицами, как он утверждал, заграничного производства, так ска­зать «made in Paris». Это были всевозможные стату­этки, бюсты знаменитых людей, фигурки Купидо­на и Психеи, пастухов и пастушек, а также копилки в виде кошек, собак, свинок, яблок, груш и т.п., ко­торые в то время очень ценились и раскупались с большой охотой, украшая затем жилища небога­тых людей.

Однажды во время затишья в торговле Абрам, указывая на все эти вещи, сказал мне в свойствен­ной ему ироничной манере: «На этой чепухе он за­рабатывает кучу денег. Эти безделушки изготавливаются итальянскими эмигрантами в их лачугах, а лоточники, особенно такие ловкачи, как этот грек, помогают набивать им свои карманы деньгами, за­работанными простыми людьми тяжелым трудом: простофили покупают эти шедевры безвкусицы, чтобы украшать свои убогие лачуги».

Наша торговля книгами шла не очень бойко и вынуждала нас сидеть на одном месте целый день, страдая то от жары, то от холода. К концу дня душа едва держалась в теле, а на следующий день снова приходилось идти на эту каторгу. Вскоре после того разговора я пошел к этому греку и узнал, что все эти безделушки действительно изготовлялись итальян­цами, которые тщательно скрывали секреты произ­водства. Фигурки пользовались таким спросом, что едва хватало двух десятков торговцев, чтобы прода­вать их по всему городу. Все это навело меня на мысль узнать любым способом секрет производ­ства этих фигурок и начать собственное дело, так как деньги, заработанные мной прежде, уже подхо­дили к концу.

Я еще раз поговорил с этим греком, не раскры­вая ему своих планов, убедил отвести меня к италь­янским ремесленникам. Мне очень повезло, так как оказалось, что как раз в это время ученик, работав­ший у них, был обвинен в краже и с позором выг­нан, так что я по рекомендации грека смог сразу же заступить на его место. В соответствии со своим планом я прикидывался полным идиотом, хотя и очень усердным и трудолюбивым. Поверив в не­проходимую тупость своего нового подмастерья, итальянцы не стали скрывать от меня свои секре­ты, как они это делали с предыдущими учениками. Недели через две я уже знал вполне достаточно, так как весь процесс изготовления фигурок проходил у меня на глазах. Многие тонкости были действи­тельно очень важны для успешной работы. Напри­мер, необходимо было знать точные пропорции компонентов, которыми разводят гипсовый поро­шок, чтобы в результате в готовом изделии не было пузырьков и поверхность предмета казалась глад­кой. Так же я узнал, что кроме клея, желатина и гли­церина добавляют лимонный сок.

Одним словом, через месяц-другой на рынке появились изделия моего собственного изготовле­ния. Я расширил ассортимент изделий, придумав несколько новых фигурок, которые стали пользо­ваться огромным спросом. Не думаю, что в Тифли­се остался хоть один дом, в котором не было «про­изведений искусства», изготовленных мною.

Дела пошли так хорошо, что я завел даже полдю­жины подмастерьев, и они не жаловались на отсут­ствие работы. Елов тоже помогал мне и даже однаж­ды на неделю бросил торговлю книгами. Все это время мы продолжали учиться, поглощая огромное количество книг по философии.

Через несколько месяцев, когда я заработал при­личную по моим представлениям сумму, я продал свою мастерскую двум евреям за хорошую цену. К тому же мне ужасно надоело изготовление дурац­ких фигурок. Так как я должен был освободить ком­нату при магазине, где я жил, я переехал на улицу вблизи железнодорожной станции, и Абрам Елов со своими книгами тоже.

Елов был невысокий, полноватый и смуглый, с гла­зами, горящими как угольки. У него была густая шеве­люра, очень широкие брови и борода, растущая отку­да-то из-под носа, так что закрывала ему все щеки.

Он родился в Турции, вблизи озера Ван, то ли в городе Битлис, то ли в его окрестностях, откуда се­мья переехала в Россию за три-четыре года до того, как мы с ним впервые встретились. В Тифлисе Аб­рам стал ходить в гимназию, но вскоре, несмотря на то что порядки в этом учебном заведении были не очень строгие, он умудрился так нашалить, что его вскоре исключили решением учительского совета. Через некоторое время отец выгнал его из дому, после чего Абрам стал жить как бог на душу положит. Короче говоря, он был в своей семье, так сказать, поганой овцой. Мать в тайне от отца про­должала посылать ему деньги. К ней он всю жизнь испытывал самые нежные чувства, которые не стеснялся проявлять открыто. Фотография матери всегда висела у него над кроватью. Уходя, он все­гда целовал ее на прощанье, а возвращаясь откуда-нибудь, с порога восклицал: «Здравствуй, мамоч­ка!» Мне кажется, за эти чувства к матери я стал уважать его еще больше. Отца он тоже по-своему любил, но считал его ограниченным, тщеславным и капризным. Тот слыл довольно богатым челове­ком и был уважаем своим окружением, так как про­исходил, хотя только по материнской линии, из династии Маршимунов, которая в свое время была правящей.

У Абрама также был брат, в то время проходив­ший обучение в Филадельфии, которого он не лю­бил и считал эгоистичным и бездушным человеком. Некоторые привычки Абрама очень смешили окру­жающих. Например, он постоянно подтягивал вверх свои штаны, и его друзьям стоило немалых усилий отучить его от этого. Погосян часто подшу­чивал над Абрамом, говоря: «Ха-ха, а ты еще хочешь стать офицером. Первый встречный генерал отпра­вит тебя на гауптвахту, потому что вместо того что­бы отдавать ему честь, ты будешь поддерживать свои штаны». Шутки Погосяна порой не отлича­лись деликатностью. Дружеское поддразнивание всегда присутствовало в их общении между собой. Погосян называл своего товарища не иначе как со­леным армянином, а тот, в свою очередь, именовал друга качагохом. Это были распространенные про­звища армян. И айсор, и качагох толковались как «церковный вор», и история этого прозвища тако­ва. Айсоры были известны своим плутовством. В За­кавказье существовала даже пословица: «Сложите вместе семь русских — получится один еврей, сло­жите семь евреев —получится один армянин, сло­жите семь армян — получится один айсор».

В среде айсоров была очень распространена профессия священника, большинство из которых были самозванцами. Живя в окрестностях горы Арарат, естественной границы между Россией, Турцией и Персией, и свободно попадая в любую из этих трех стран, они в России выдавали себя за турецких айсоров, в Персии — за русских и т.д. Эти самозванцы не только совершали все церковные службы, но и с большим успехом торговали раз­личными видами церковных реликвий. В россий­ской провинции они выдавали себя за греческих священников, которые пользовались доверием ме­стных жителей, и наживались, продавая «релик­вии», которые, как они утверждали, были привезе­ны из Иерусалима, Афона и других святых мест. Среди этих «реликвий» были фрагменты того са­мого креста, на котором был распят Иисус Хрис­тос, волосы Девы Марии, ногти Николая Угодника, зубы Иуды, приносящие обладателю удачу, подко­вы лошади Георгия Победоносца и даже череп и ребра этого святого. Все это охотно раскупалось невежественными людьми. И многие из тех пред­метов впоследствии хранились в церквях и домах верующих. Поэтому армяне и называли айсоров церковными ворами. Армян, в свою очередь, драз­нили солеными, потому что у них существовал обычай посыпать солью новорожденных детей. Хочу заметить, что этот обычай не так нелеп, как может показаться на первый взгляд. В соответ­ствии с моими собственными наблюдениями могу утверждать, что младенцы, рожденные в других местностях, гораздо больше, чем армянские дети, страдали от кожной сыпи в тех местах, которые необходимо обрабатывать кожной присыпкой для предотвращения воспалительных процессов. У армянских младенцев кожная сыпь наблюдается очень редко. Этот факт я объясняю антисептичес­ким действием соли.

У Абрама отсутствовали черты, характерные для его соплеменников. Хотя он был очень вспыльчи­вым человеком, его никак нельзя было назвать зло­памятным. Вспылив, он быстро остывал и, если чувствовал, что обидел кого-то своим поведением, старался как можно быстрее уладить конфликт. Абрам отличался терпимостью к другим веровани­ям. Однажды, обсуждая деятельность миссионе­ров, которые съезжались сюда из разных стран, чтобы наставить местное население «на путь ис­тинный», он сказал: «Не важно, каким богам молит­ся человек, главное, чтобы он обладал верой. Вера — это совесть человека, основы которой зак­ладываются в детском возрасте. Человек, меняющий одну веру на другую, теряет свою совесть, а совесть — это самое ценное в человеке. Если я ува­жаю совесть человека, а совесть поддерживается верой, то я обязан уважать и его религию. Осуж­дать чужую религию такой же грех, как разрушать в человеке его совесть».

Елов был необычайно предан своим друзьям. Для человека, к которому он испытывал симпатию, он мог сделать все что угодно. Когда Елов и Погосян подружились, они заботились друг о друге, как род­ные братья, хотя внешние проявления их дружбы были довольно курьезными. Чем крепче они дружи­ли, тем чаще поддразнивали друг друга, скрывая за внешней грубостью нежность чувств. Некоторые проявления этих дружеских отношений так трога­ли меня, что я не мог удержать слез, которые не­вольно навертывались на глаза.

Мне вспоминаются такие случаи. Когда Елову случалось быть в гостях, иногда его угощали каки­ми-нибудь сладостями, которые он, как было при­нято, должен был съесть тут же, чтобы не обидеть хозяев дома. Однако, даже будучи сладкоежкой, он не ел их сам, а прятал в карман, чтобы отнести По-госяну, причем отдавал их ему, сопровождая свои действия градом насмешек и издевательств.

Обычно это происходило так. За обедом Абрам как будто неожиданно для себя обнаруживал в кар­мане конфету и предлагал ее Погосяну, говоря: «Как, черт побери, эта гадость оказалась у меня в карма­не? Лопай скорей, ты просто чемпион по поеданию всяких гадостей, от которых другие воротят нос». Погосян отправлял конфету в рот со следующей тирадой: «Эти деликатесы не для таких олухов, как ты. Лопай лучше желуди, как твои собратья свиньи». На что Елов отвечал с гримасой отвращения: «По­смотрите, он заглатывает конфеты быстрее, чем ка­рабахский осел жует чертополох, а потом будет бе­гать за мной как шелудивая собачонка, дожидаясь следующей подачки», И дальше обмен репликами продолжался в подобном же духе,

Обладая феноменальными познаниями в обла­сти литературы, он к тому же был полиглотом. Я, владея восемнадцатью языками, чувствовал себя молокососом по сравнению с ним. Прежде чем я успевал выучить несколько слов нового языка, он уже владел им так хорошо, как родным языком. Под­тверждением моих слов может служить следующая история.

Скридлов, профессор археологии (о нем я рас­скажу позже), должен был взять одну археологи­ческую находку на территории Афганистана, но сделать это было невозможно, так как погранич­ники, как русские, так и афганские и британские, задерживали всякого, пытавшегося пересечь гра­ницу. Раздобыв где-то форму британского офице­ра, Елов надел ее и пошел к британским погранич­никам, выдавая себя за английского офицера, который приехал из Индии и хочет здесь поохо­титься на туркестанского тигра. Он так отвлек их рассказами об Индии, что мы не спеша перебра­лись через границу и, захватив то, что нам было нужно, без помех вернулись обратно. Обладая фе­номенальными знаниями, Елов постоянно попол­нял их, не упуская случая узнать что-нибудь новое. Он не поступил в кадетский корпус, как собирал­ся прежде, а поехал в Москву, где блестяще сдал экзамены и был зачислен в Лазаревский институт восточных языков, через несколько лет получил диплом Казанского университета по философии, если не изменяет память.

Так же как и Погосян, имевший особый взгляд на физическую работу, Елов имел свое оригиналь­ное мнение о работе умственной. Так как наш мозг все равно постоянно работает, то, вместо того что­бы заниматься всякой чепухой, лучше увлечь его чем-нибудь полезным. Если все равно приходится тратить умственную энергию, лучше потратить ее с толком. Под влиянием этих убедительных дово­дов я решил продолжать изучение иностранных языков. Это не только способствовало развитию моего интеллекта и отвлекало от несбыточных мечтаний, но и могло оказаться полезным в моих путешествиях.

Абрам Елов, мой близкий друг, в настоящее вре­мя жив и здоров. Он окончательно осел в одном из городов Северной Америки. Мировая война заста­ла его в России, где он претерпел много испытаний и невзгод. Только три года тому назад его племян­ник доктор Елов приехал из Америки и забрал его с собой.