Карло Вентреска простой священник... всего лишь... слуга. Кроме того, он слишком молод для того, чтобы стать понтификом. – Мортати почувствовал, что число обращенных на него враждебных взглядов с каждым его словом возрастает. – Но даже если я и проведу голосование, то потребую, чтобы вы предварительно изменили правила, формально одобрив возможность избрания человека, избранию не подлежащего. Я попрошу каждого из вас торжественно отречься от данной вами клятвы соблюдать Святое уложение.

– Но то, что мы видели сегодня, – сердито возразил кто-то, – стоит бесспорно выше всех наших законов.

– Неужели? – прогремел Мортати, даже не понимая, откуда исходят эти слова. – Неужели Бог желает, чтобы мы отказались от законов церкви?! Неужели Создатель хочет, чтобы мы, не слушая голоса разума, принимали решения, следуя взрыву эмоций?

– Но разве вы не видели того, что видели мы? – злобно поинтересовался один из кардиналов. – Да как вы смеете сомневаться в подобного рода проявлениях Высшей силы?!

– Я вовсе не сомневаюсь! – Голос Мортати прозвучал с такой силой, которой кардинал в себе и не подозревал. – Я не ставлю под сомнение всемогущество нашего Творца. Именно Он наградил нас разумом и чувством осторожности. Проявляя благоразумие, мы служим Богу!




Глава 129


Виттория Ветра по-прежнему сидела в одиночестве на каменной скамье у подножия Королевской лестницы неподалеку от Сикстинской капеллы. Когда через заднюю дверь в помещение проникла какая-то фигура, девушке показалось, что она снова видит призрак. Призрак был в бинтах, хромал на обе ноги, и на нем был костюм работника «скорой помощи».

Не веря своим глазам, она поднялась на ноги и прошептала:

– Ро... Роберт?

Лэнгдон не ответил. Молча проковыляв к ней, он заключил ее в объятия и поцеловал в губы. В этом импульсивном действии девушка ощутила боль и благодарность.

– Благодарю тебя, Боже, – прошептала она, не сдерживая слез. – Благодарю!..

Он поцеловал ее еще раз, и девушка целиком растворилась в этом поцелуе. Их тела слились воедино так, словно они знали друг друга уже много лет. Забыв боль и страх, Виттория стояла, прижавшись к нему, и на какой-то миг ей показалось, что она стала невесомой.


* * *

– Это Божья воля! – выкрикнул кто-то, и эхо его голоса прокатилось под сводами Сикстинской капеллы. – Кто, кроме избранника Божьего, мог пережить дьявольский взрыв?!

– Я, – послышался голос от дверей капеллы.

Все кардиналы повернулись и с изумлением уставились на плетущегося к ним человека.

– Мистер... Лэнгдон? – не веря своим глазам, спросил Мортати.

Не говоря ни слова, ученый прошел к алтарю. Следом за ним шла Виттория Ветра. Два швейцарских гвардейца вкатили в капеллу тележку с большим телевизором. Пока гвардейцы размещали телевизор экраном к кардиналам и включали его в сеть, Лэнгдон не двигался. Как только швейцарцы ушли, ученый вставил кабель камеры «Сони» в гнездо входа на телевизоре и нажал кнопку воспроизведения.

Экран ожил.

Перед глазами кардиналов возник папский кабинет. Картинка была не очень четкой. Создавалось впечатление, что снимали скрытой камерой. В правой части изображения находился камерарий. Он стоял рядом с камином, но его лицо оставалось в тени. Хотя клирик говорил прямо в камеру, было ясно, что он обращался к кому-то еще – очевидно, к человеку, который вел съемку. Лэнгдон пояснил, что фильм снимал директор ЦЕРНа Максимилиан Колер. Всего лишь час назад Колер записал свою беседу с камерарием при помощи крошечной видеокамеры, вмонтированной в подлокотник его инвалидного кресла.

Мортати и остальные кардиналы в недоумении взирали на экран. Хотя беседа продолжалась уже некоторое время, Лэнгдон не стал отматывать пленку. Видимо, та часть фильма, которую, по мнению ученого, должны были увидеть высокопоставленные священнослужители, только начиналась...


* * *

– Неужели Леонардо Ветра вел дневник? – говорил камерарий. – Если так, то это, я полагаю, прекрасная новость для ЦЕРНа. В том случае, если в дневнике изложена технология получения антивещества...

– Там этого нет, – сказал Колер. – Вы, видимо, почувствуете облегчение, узнав, что способ получения антиматерии умер вместе с Леонардо. В его дневнике говорится о другом. А именно – о вас.

– Не понимаю, – ответил камерарий. Было заметно, что слова директора его встревожили.

– Там имеется запись о его встрече с вами, имевшей место месяц назад.

Камерарий помолчал немного, а затем, взглянув на дверь, произнес:

– Рошер не должен был пускать вас сюда, не заручившись моим согласием. Каким образом вам удалось проникнуть в кабинет?

– Рошеру все известно. Я предварительно позвонил ему и рассказал о том, что вы сделали.

– Что я сделал? Что бы вы ему ни наплели, Рошер – швейцарский гвардеец, который слишком предан этой церкви, чтобы поверить словам озлобленного ученого.

– Вы правы, он действительно предан церкви. Предан настолько, что, несмотря на то что все улики указывали на одного из его швейцарцев, отказывался поверить, что его люди способны на предательство.