7) Сосуществование конкурирующих теорий – скорее правило, чем исключение, так что оценка теорий есть, в основном, дело сравнения.”

Лаудан считает, что критерий научной рациональности заключается в способности науки решать проблемы. Теория Т предпочтительней теории Т*, если теория Т помогает решать больше проблем, чем Т*. Мы не должны беспокоиться по поводу того, находится ли Т ближе к истине, чем Т* (положение 6). Теории можно оценивать, только сравнивая их возможности для решения проблем (пункт 7). Согласованность с экспериментальными фактами – это не единственная вещь, которая учитывается в науке; большое значение имеет также способность теории решать концептуальные проблемы (пункт 3). Рациональным может быть признано исследование, основанное на идеях, которые не согласуются с имеющейся информацией, поскольку исследование приобретает ценность, если оно ведет к решению проблем (пункт 2).

Мы не должны подписываться под всеми положениями Лаудана. Я разделяю с критиками Лаудана сомнение в том, что мы можем сравнивать теории по их способности к решению проблем. Для меня наиболее важное наблюдение Лаудана (пункт 5) заключается в том, что процедуры принятия и отвержения теорий есть лишь малая часть реальной научной деятельности. Едва ли кто-либо вообще занимается этим в науке. Но я вообще делаю иной вывод: вопреки Лаудану я полагаю, что сама рациональность имеет малое значение для науки. Философ языка Джилберт Райл давно заметил, что для нас важнее не слово “рациональное”, а слово “иррациональное”. О своей мудрой тетке Патрисии я никогда не скажу, что она рациональна (скорее, она разумна, мудра, имеет развитое воображение и восприятие). И я скажу о своем глупом дяде Патрике, что иногда он иррационален (а также ленив, путаник, безответствен, ненадежен). Аристотель учил, что люди – это разумные животные, что означает, что они способны рассуждать. Мы можем согласиться с этим, не считая, что “рациональный” – это оценочное слово. Однако в нашем современном языке слово “иррациональный” оценочно, и оно может означать помешанный, противоречивый, ненадежный, мерцающий, лишенный знания о себе и многое другое. “Рациональность”, изучаемая философами науки, лишена для меня очарования так же, как и для Фейерабенда. Реальность гораздо интереснее. И дело не в том, что лучше само слово реальность. Более интересным является понятие реальности. Как бы то ни было, посмотрите, какими историцистами мы уже стали. Лаудан выводит свои заключения “из существующей исторической очевидности”. Дискурс философии уже трансформировался с того времени, как Кун писал свою книгу. Мы уже больше не демонстрируем, как это утверждал Ницше, нашу приверженность науке, деисторизируя ее.

Рациональность и научный реализм

Вот и все о вводных темах философии науки, о которых мы не будем говорить дальше. Конечно, реальность и рациональность не такие уж разные понятия. Если я и затрону предметы, о которых говорится в этом введении, ударение будет всегда приходиться на реализм. Глава 5 посвящена несоизмеримости, но лишь поскольку концепция несоизмеримости содержит зародыши ирреализма. Глава 8 посвящена Лакатошу, которого часто считают защитником рациональности, но он появляется здесь, поскольку он показывает, как можно быть реалистом, не придерживаясь корреспондентной теории истины.

Другие философы сближают понятия рациональности и реальности. Например, Лаудан – рационалист, который нападает на теории реализма. Это происходит потому, что многие хотят использовать реализм в качестве основы теории рациональности, а Лаудан считает, что это страшная ошибка. Под конец книги я приду к определенной концепции реализма, но не вопреки Лаудану, поскольку я никогда не использую понятие реализма в качестве основы для “рациональности”.

Напротив, Хилари Патнэм начинает свою книгу 1982 года “Разум, истина и история” с утверждения о довольно тесной связи между понятиями “истины” и “рациональности”. (Истина – это один из заголовков, под которым обсуждается научный реализм). “Еще более огрубленно, – продолжает Патнэм, можно сказать: единственный критерий того, что нечто есть факт, заключается в том, что принятие этого нечто является рациональным актом” (стр. X). Прав Патнэм или нет, но Ницше опять оказался реабилитированным. Когда-то философские книги на английском языке имели заголовки типа “Язык, истина и логика” (А. Айер, 1936). В 1982 году выходит “Разум, истина и история”.

Но сейчас мы не будем останавливаться на истории. Я буду использовать исторические примеры для того, чтобы извлекать уроки, и буду предполагать, что знание само по себе – исторически развивающаяся сущность. Оно может быть частью истории идей или интеллектуальной историей.