Скачать 94.31 Кбайт
Традиция внутренних школ ушу
Только в современном спорте стало возможным
появление понятия "ушу вообще" о котором говорится в разного рода
"учебниках ушу" -- вещи неслыханной в старом Китае, где единственной
формой бытования ушу была именно школа. В традиционных же школах ушу
-- как и во всех традиционных искусствах Китая -- существовали
только частности, несводимые к обобщениям. "В кулачном искусстве по
сути, нет правил", -- гласит китайское изречение. Отметим попутно,
что и сущность стиля, рассеивающегося, подобно сокровенному ритму
жизни, в неисчерпаемом множестве жизненных "случаев", неопределима
в общих понятиях; она скорее, угадывается нами, отчего и знание
стиля приходит к нам благодаря учению, оно есть, помимо прочего,
дело хорошего вкуса и такта. Внешние же атрибуты стиля относятся к
порождающей его Воле примерно также, как музейный шифр произведения
искусства к его художественным свойствам. Традиционные миропонимание
требует признать, что "истина пребывает в собственном отражении" и
сущность предметов заключена в декоруме.
Подчеркнем, что и различные виды практик оценивались в Китае
по признакам стиля, часто затмевавшим характеристики тематические,
жанровые или идеологические. В частности, широкое применение имело
различие между стилем "гражданским" -- сравнительно мягким и
сдержанным -- и стилем "военным" -- более жестким и энергичным. Мы
находим противостояние этих стилей даже в даосской медитации, где
различались "гражданский" и "военный" способы дыхания.
Присутствовало это различие и в практике ушу. Так, первый и второй
комплексы нормативных фигур в Тайцзицюань школы Чэнь отождествляются
соответственно с "гражданским" и "военным" стилями.
Чтобы оценить в полной мере значение типовых форм в традиции
ушу, необходимо определить внутренние закономерности их развития. По
своим истокам форма-тип является, как уже было сказано, проекцией,
первозданной (по-китайски, "древней") Воли, которая сама волит себя
и потому "сама себе корень". Однако импульс стилизации
действительности вносит в стилизуемые формы все большую
конкретность, и в конечном счете форма-тип соскальзывает в нюанс,
рассеивается в мозаике неуловимо тонких различий, в царстве
вездесущей конкретности. Этим определяется и учительная роль
нормативных комплексов в ушу: усвоение типовых фигур, заставляя
отнестись с вниманием к самым незначительным "частностям", повышает
чувствительность, воспитывает необыкновенную сосредоточенность и
ясность сознания. Изучение канона движений в ушу есть подлинная
школа духа.
Таким образом, типовые формы в ушу в момент само-реализации
преодолевают себя, как бы рассеиваясь в бесконечном богатстве
разнообразия жизни. Выйдя из первозданного Хаоса как неопределенного
единства бытия (согласно Чжуан-цзы, "Великого Кома, выдыхающего
ветер"), типовые формы, увлекаемые волей к стильности, в конце
концов снова исчезают в неисчерпаемой конкретности Хаоса, но на сей
раз -- хаоса жизни, эстетически освобожденной, наполненной
человеческим присутствием. Даосская традиция в Китае снимала
противостояние культуры и природы в конкретности человеческой
практики. Чжуан-цзы провозглашал идеал "небесной освобожденности"
(тянь фан), соответствовавший тому состоянию общества, когда люди
"пахали землю -- и кормились, ткали -- и одевались, каждый жил сам
по себе и не угождал другим". Конечно, первозданный хаос не равен
плодам человеческого самопознания: "в небесном нет ничего от
человеческого", -- напоминает тот же Чжуан-цзы. Однако небесное и
человеческое в даосизме подобны не по аналогии, а по символической
полноте бытия, удостоверяемой текучим и конкретным характером
человеческой деятельности. Ибо сходятся крайности, и вещи, согласно
философии дао, тождественны по пределу своего существования. Как
отмечал Го Сян (III в.), древний комментатор писаний Чжуан-цзы, "чем
более различны вещи по своему внешнему виду, тем более они подобны
в том, что они сами по себе таковы". Великое Единое даосских
мудрецов постигается в единичности каждого неповторимого момента
бытия.
Итак, типовая, или стильная, форма реализуется в
само-уст-ранении. Этот момент "само-потери" образов знаменует в ушу
высшую ступень совершенства, постижение глубочайшего секрета
традиции. Внешний образ символической реальности дао становится
"подлинностью" опыта, непосредственно удостоверяемой телесной
практикой. Это и есть достижение истинного гунфу, пребывающего "по
ту сторону всех форм". В школе Мэйхуачжуан (Сливового Цветка), одной
из древних школ северного Китая, эта ступень совершенствования
именуется "превращением тела": ученик как бы обретает новое и даже
вечноюное энергетическое тело, лишенное тяжести физических тел.
появление понятия "ушу вообще" о котором говорится в разного рода
"учебниках ушу" -- вещи неслыханной в старом Китае, где единственной
формой бытования ушу была именно школа. В традиционных же школах ушу
-- как и во всех традиционных искусствах Китая -- существовали
только частности, несводимые к обобщениям. "В кулачном искусстве по
сути, нет правил", -- гласит китайское изречение. Отметим попутно,
что и сущность стиля, рассеивающегося, подобно сокровенному ритму
жизни, в неисчерпаемом множестве жизненных "случаев", неопределима
в общих понятиях; она скорее, угадывается нами, отчего и знание
стиля приходит к нам благодаря учению, оно есть, помимо прочего,
дело хорошего вкуса и такта. Внешние же атрибуты стиля относятся к
порождающей его Воле примерно также, как музейный шифр произведения
искусства к его художественным свойствам. Традиционные миропонимание
требует признать, что "истина пребывает в собственном отражении" и
сущность предметов заключена в декоруме.
Подчеркнем, что и различные виды практик оценивались в Китае
по признакам стиля, часто затмевавшим характеристики тематические,
жанровые или идеологические. В частности, широкое применение имело
различие между стилем "гражданским" -- сравнительно мягким и
сдержанным -- и стилем "военным" -- более жестким и энергичным. Мы
находим противостояние этих стилей даже в даосской медитации, где
различались "гражданский" и "военный" способы дыхания.
Присутствовало это различие и в практике ушу. Так, первый и второй
комплексы нормативных фигур в Тайцзицюань школы Чэнь отождествляются
соответственно с "гражданским" и "военным" стилями.
Чтобы оценить в полной мере значение типовых форм в традиции
ушу, необходимо определить внутренние закономерности их развития. По
своим истокам форма-тип является, как уже было сказано, проекцией,
первозданной (по-китайски, "древней") Воли, которая сама волит себя
и потому "сама себе корень". Однако импульс стилизации
действительности вносит в стилизуемые формы все большую
конкретность, и в конечном счете форма-тип соскальзывает в нюанс,
рассеивается в мозаике неуловимо тонких различий, в царстве
вездесущей конкретности. Этим определяется и учительная роль
нормативных комплексов в ушу: усвоение типовых фигур, заставляя
отнестись с вниманием к самым незначительным "частностям", повышает
чувствительность, воспитывает необыкновенную сосредоточенность и
ясность сознания. Изучение канона движений в ушу есть подлинная
школа духа.
Таким образом, типовые формы в ушу в момент само-реализации
преодолевают себя, как бы рассеиваясь в бесконечном богатстве
разнообразия жизни. Выйдя из первозданного Хаоса как неопределенного
единства бытия (согласно Чжуан-цзы, "Великого Кома, выдыхающего
ветер"), типовые формы, увлекаемые волей к стильности, в конце
концов снова исчезают в неисчерпаемой конкретности Хаоса, но на сей
раз -- хаоса жизни, эстетически освобожденной, наполненной
человеческим присутствием. Даосская традиция в Китае снимала
противостояние культуры и природы в конкретности человеческой
практики. Чжуан-цзы провозглашал идеал "небесной освобожденности"
(тянь фан), соответствовавший тому состоянию общества, когда люди
"пахали землю -- и кормились, ткали -- и одевались, каждый жил сам
по себе и не угождал другим". Конечно, первозданный хаос не равен
плодам человеческого самопознания: "в небесном нет ничего от
человеческого", -- напоминает тот же Чжуан-цзы. Однако небесное и
человеческое в даосизме подобны не по аналогии, а по символической
полноте бытия, удостоверяемой текучим и конкретным характером
человеческой деятельности. Ибо сходятся крайности, и вещи, согласно
философии дао, тождественны по пределу своего существования. Как
отмечал Го Сян (III в.), древний комментатор писаний Чжуан-цзы, "чем
более различны вещи по своему внешнему виду, тем более они подобны
в том, что они сами по себе таковы". Великое Единое даосских
мудрецов постигается в единичности каждого неповторимого момента
бытия.
Итак, типовая, или стильная, форма реализуется в
само-уст-ранении. Этот момент "само-потери" образов знаменует в ушу
высшую ступень совершенства, постижение глубочайшего секрета
традиции. Внешний образ символической реальности дао становится
"подлинностью" опыта, непосредственно удостоверяемой телесной
практикой. Это и есть достижение истинного гунфу, пребывающего "по
ту сторону всех форм". В школе Мэйхуачжуан (Сливового Цветка), одной
из древних школ северного Китая, эта ступень совершенствования
именуется "превращением тела": ученик как бы обретает новое и даже
вечноюное энергетическое тело, лишенное тяжести физических тел.
|
|