Этика Сковороды не есть этика творчества, а есть этика покорности "тайным" законам нашего духа. Это, конечно, не квиетизм, но все же моральное воодушевление не столько движет человека вперед, сколько определяет борьбу с самим собой. В человеке живет тайное "руководство блаженныя натуры", и "надо только не мешать премудрости, живущей в нас".<<67>> Моральный путь человека, внутреннее его устроение должно дать торжество мистической силе, живущей в человеке, - а эмпирические силы в человеке (воля в первую очередь) потому и мешают моральному возрастанию, что они постоянно запутывают человека. "Не вините мира - невинен сей мертвец", - восклицает Сковорода, - корень греховности лежит в самом человеке и в сатане. Поэтому моральное возрастание и есть борьба нашего сердца, духовного начала в человеке с эмпирическими его движениями. "Воля, несытый ад! - восклицает Сковорода, - все тебе яд, всем ты яд";<<68>> "всяк, обоживший свою волю, враг есть Божией воле и не может войти в Царствие Божие".<<69>>

Есть в глубине каждого человека тайный закон его возрастания, - надо поэтому, прежде всего, "найти самого себя". Все страдания и муки, через которые проходит человек, проистекают только из того, что человек живет противно тому, к чему он создан. "Какое мучение, - говорит Сковорода, - трудиться в несродном деле". Понятие "сродности" или следования своему призванию становится центральным в этике Сковороды: "природа и сродность, - говорит он, - означают врожденное Божие благословение, тайный Его закон, всю тварь управляющий".<<70>> Надо "прежде всего сыскать внутри себя искру истины Божией, а она, освятив нашу тьму, пошлет нас к священному Силоаму",<<71>> т. е. очистит нас.

Сковорода очень остро и четко чувствовал силы, прикрепляющие нас к эмпирическому миру и мешающие нам восходить к вечной правде. Однажды (под конец жизни) у него вырвались такие слова: "О, Отче мой! Трудно вырвать сердце из клейкой стихийности мира!".<<72>> Плен миру не есть, однако, только слабость нашей чувственности, прикрепляющей нас к миру, - факт этот более сложный и глубокий. Он связан с реальностью зла в мире, которое опутывает человека со всех сторон. С тоской и мукой ощущал Сковорода это царство зла: "да не пожжет меня бездна мирская", - молится он.<<73>> Но, чем дальше, тем более задумывался Сковорода над проблемой реальности зла. И если он сначала выдвигал мысль, что "для того нам внушается тьма, чтобы открылся свет",<<74>> - то это учение о таинственной сопряженности добра со злом под конец переходит в учение о том, что острая непримиримость зла с добром есть факт, касающийся лишь эмпирической сферы, - иначе говоря, что различие зла и добра за пределами эмпирии стирается. "Знаешь, - пишет он, - что есть змий, - знай, что он же и Бог есть".<<75>> Эта неожиданная формула, столь приближающаяся к одной из ветвей древнего гностицизма, развивается у Сковороды в целую теорию. "Змий только тогда вреден, когда по земле ползет", т. е. когда он остается в сфере эмпирии: "мы ползаем по земле" (т.е. погрязаем в мирской неправде), "как младенцы, а за нами ползет змий". Но если мы "вознесем" его, "тогда явится спасительная сила его".<<76>> Преодоление зла дается, таким образом, через преодоление эмпирической его стороны: "если будем все время видеть в змие одну злость и плоть, не перестанет он уязвлять нас". Не только в том смысл этого учения, что зло открывается нам как путь к добру, - но в некоем тожестве их. "Сии две половины, - пишет тут же Сковорода,<<77>> - составляют едино; Господь сотворил смерть и жизнь, добро и зло, нищету и богатство и слепил их воедино". Иначе говоря, - двойственность в мире эмпирическом не простирается дальше эмпирии, но чтобы в зле открылась "спасительная сила", для этого нужно выйти из-под власти эмпирии, т. е. духовно ее преодолеть. Это есть путь преображения (как и называется последняя глава в этом диалоге): "старайся, - говорит Сковорода, - чтобы из твоей лживой земли блеснула правда Божия", чтобы в глубине эмпирии раскрылась вечная сторона ее, - держась за нее, мы освободимся от лжи эмпирического бытия и тем станем на путь преображения... Таким образом, зло есть несомненная реальность в пределах мира, и не зло является призрачным, но сам мир призрачен в своей нынешней данности. Этический дуализм преодолевается через преображение видимого в невидимое, тварного в божественное. Сковороде был присущ своего рода мистический оптимизм, обращенность к скрытому в мире свету, стремление к узрению этого света во тьме, к преображению жизни. "Не люблю я жизни, запечатленной смертью", - воскликнул однажды Сковорода и тут же добавил: - "она сама (т. е. жизнь эмпирическая) есть смерть".<<78>> Сковороде не нужен, мучителен мир, если он не преображен, - душа ищет этого преображения, которое даже в его предчувствии сообщает силу нашему духу. "Оставь весь сей физический гной" (т. е.