Но мы и относительно термина ‘вода’ до развития химии, и относительно термина ‘стул’ тогда и теперь должны тем не менее признавать, что первый в подавляющем большинстве его употреблений именовал воду, а не что-то иное, а второй — соответственно, стулья (иначе мы должны были бы отказать им в обладании референцией). Какие-то условия должны выполняться относительно сообщества употребляющих слово ‘вода’ как имя до развития химии, чтобы в подавляющем большинстве случаев это слово в их именующем его употреблении указывало на воду (Н2О), а не на что-то другое. То же относится к современным употреблениям термина ‘стул’.

Неправильно было бы, видимо, полагать, что у так употреблявших прежде термин ‘вода’ и ныне и прежде — термин ‘стул’ — нет никаких дескрипций, с помощью которых объемы этих терминов как-то определялись бы. В чем таким коммуникативным сообществам отказано, так это в обладании приоритетным определением, которое имело бы силу необходимого положения (закона). Иметь силу закона не то же самое, что быть законом в научном смысле — в первом и во втором случаях привлекаются разные условия необходимости. В первом случае достаточно, чтобы все члены некоего сообщества были согласны относительно истинностного статуса положения, во втором этого, по-видимому, не достаточно. Но, если оставить в стороне абсолютизирующую трактовку необходимости законов, устанавливаемых наукой (истинность во всех возможных мирах или что-то стль же сильное), то и в этом втором смысле необходимость, скажем, положения ‘Вода есть Н2О’ будет заключаться лишь в том, что научное сообщество это признает истинным, установленным фактом и т.д., а химический состав Н2О, соответственно, и только его — специфицирующей характеристикой воды. Но относительно такой необходимости у свойств, выявленных благодаря применению передовых научных методов фактически нет преимуществ перед свойствами, выявленными какими-либо иными способами, если выполнены другие условия атрибуции этих свойств объектам соответствующего типа: если определение, образованное атрибуцией такого свойства (или группы свойств) имеют силу, равнозначную силе закона, т.е. — в нашем понимании — если выполнены конвенциональные условия использования этого определения как единственного пригодного для выполнения работы спецификации. Оправданно ли утверждать, что среди тех, кто употребляет слово ‘стул’, к примеру, нет и не может быть такой группы людей, говорящих с нами на одном языке, относительно которых эти условия выполнены, не являющихся при этом все вместе членами сообщества ученых, занимающихся специально классификацией стульев и выработавших для решения этой задачи передовую методику и на ее основе — номологическое определение стула, и что, следовательно, в отсутствие такого сообщества ученых неоткуда взяться специалистам, способным отличить стул от не стула в трудных случаях? Похоже, что не совсем.

Сообщество специалистов в том смысле, в каком здесь имеет смысл употреблять слово специалисты (или эксперты), т.е. такого, для которого выполнены приведенные выше условия, не обязательно должно быть эквивалентно сообществу ученых, занимающихся исследованиями и классификациями в данной области. Разделение лингвистического труда, таким образом, реально проходит между контекстом, относительно которого выполнены соответствующие конвенциональные условия и который в связи с этим можно назвать специальным контекстом употребления термина, и другими контекстами его употребления, относительно которых соответствующие условия не выполнены; но специальный контекст все же не должен непременно отождествляться с научным сообществом.

3.2 Референция и индивидуальные полагания

3.2.1 Специальный контекст значимости термина

Пример с определенной дескрипцией ‘убийца Смита’ способен, пожалуй, проиллюстрировать формирование специального контекста, относительно которого могла бы утверждаться референциальная значимость этого термина или, иначе, его de re интерпретация.

Допустим, идет суд над Джонсом, обвиняемым в убийстве Смита; фразу ‘Убийца Смита невменяем’ произносит обвинитель, и (примем для пользы дела, что) никто из присутствующих, кроме заинтересованных лиц, прежде не употреблял дескрипцию ‘убийца Смита’, тем более — в связи с каким-то конкретным индивидом. Будучи юристом, обвинитель, вероятно, следует определенным правилам или, иначе можно сказать, разделяет определенные правовые конвенции, в частности: считать того, кто официально обвиняется (например, сидит на скамье подсудимых, реагирует соответствующим образом, когда к нему обращаются, говоря ‘обвиняемый’, и т.д.), виновным в преступлении, в котором он обвиняется — во всяком случае, демонстрировать своим поведением такое отношение (можно сказать: как минимум, симулировать соответствующие полагания).