Это, скорее — различие в онтологических обязательствах: в первом случае ментальным сущностям вообще отказано в существовании; все, о чем мы говорим, употребляя ментальные термины — это те же самые физические сущности и процессы, неточному или сокращенному описанию которых (в ментальных терминах), превалирующему в нашем повседневном общении, придается излишний эпистемологический вес, ведущий к ложным экзистенциальным полаганиям. Во втором случае ментальные сущности признаются существующими, но не самостоятельно, а как функции соответствующих физических сущностей. В первом случае менталистская теория значения, конечно, теряет свой собственно менталистский пафос, но зато приобретает довольно прочные основания для унификации. Теперь, если значение понимается как определенное ментальное содержание, а последнее, в свою очередь, расшифровывается как определенная упорядоченность событий физического вида (В), то можно установить корреляцию вида:

Для всех а, если а есть токен выражения Т, то а значит то-то ттт, когда имеет место такое В, что В отвечает условию наблюдаемости.

(а)((а >Î Т) >® (а = m) ≡ В(В >Î О)),

где m — значение Т.

Тогда так устанавливаемое значение отвечало бы требованию неизменности на определенном множестве случаев употребления соответствующего выражения постольку, поскольку одна и та же упорядоченность событий, отвечающая условию наблюдаемости, (В) может быть установлена на множестве индивидов, употребляющих данное выражение, или даже — поскольку такая возможность может полагаться достаточно правдоподобной. Сама такая корреляция может быть установлена, конечно, только если между событиями а и упорядоченностями В может быть установлено отношение достаточно регулярного совпадения во времени для некоего достаточно большого числа испытуемых, причем на множестве таких случаев употребления Т, которые мы с наибольшей уверенностью сочли бы случаями употребления Т со значением m. Тогда все неудачи (если их не слишком много) могут быть списаны со счета как случаи оговорок и других не-к-месту употреблений. Здесь также требуется привлечение дополнительного критерия, который обеспечил бы переход от простой констатации регулярности к утверждению строгой корреляции между двумя типами событий — а и В — и, соответственно — к подкреплению тождества m = В.

Во втором случае также устанавливается корреляция между значением и чем-то, принадлежащим множеству наблюдаемых феноменов, хотя и опосредованная корреляцией между наблюдаемым (физическим) и ментальным. От строгости корреляции второго типа будет зависеть строгость корреляции требуемого типа; это должно, вероятно, влечь дополнительные трудности, но — скорее всего, того же (технического, если мы стоим на позициях функционализма) порядка, что и трудности редукции. Значением выражения, таким образом, в первом случае оказывается определенное физическое, во втором — психофизическое состояние. Но для теории референции такого рода унифицирующая версия теории, пожалуй, имеет те же следствия, что и исходная менталистская теория: если не полагается какая-либо жесткая связь между предметами в мире и токенами выражений языка (причем такая связь, чтобы можно было утверждать, что она конститутивна для референции), то включенность или невключенность в состав соответствующей теории значения теории референции в качестве ее элемента будет зависеть исключительно от того, полагается ли в рамках такой теории жесткая связь между предметами в мире и тем, что в этой теории может играть роль индикаторов значений референциального типа. Роль индикаторов здесь, очевидно, могут играть только, соответственно, физические и психофизические состояния, как результаты унификации. Если такая связь полагается установимой, то теория рассматриваемого вида (редукционистская в не меньшей степени, чем функционалистская) может быть также и теорией референции. Однако для установления связи желаемого вида между такими состояниями и объектным миром также требуется привлечение дополнительных критериев, а именно — каузальных; между тем, эти критерии могут независимым (от модифицированных менталистских) образом привлекаться в качестве критериев референции. В любом случае, включить в теорию положение о жесткой связи индикатора референции с объектами референции — не в меньшей степени значит утверждать конститутивную роль самих объектов в установлении референции, чем если включить в теорию положение о жесткой связи самого выражения с предметным миром.

Таким образом, менталистская теория значения может быть теорией референции в том (и только в том) случае, если она определяет соответствующие ментальные характеристики или их унифицирующие корреляты не просто как индикаторы референции — не просто как то, на основании чего можно определить, что имеет место референция и что референт такой-то — но как ее конститутивы: как то, что и устанавливает референцию.